В.В. Пясецкий. Об А.Д. Артоболевской

Расскажу раньше всего о том, как начались мои музыкальные занятия и какую решающую роль сыграл в этом Его Величество случай.

Мой отец очень хотел, чтобы я стал профессиональным музыкантом, пианистом. Он прекрасно играл на аккордеоне и на гитаре, хорошо пел и самоучкой замечательно играл на рояле. Музыке он никогда и нигде не учился, так как у него была немного повреждена левая рука. Поэтому он не мог играть так, как хотелось бы, и, по-видимому, решил свою неудовлетворенность восполнить, так сказать, за мой счет. Словом, он хотел меня учить, причем профессионально, чтобы я, как он говорил, здорово научился играть на рояле.

Мне было четыре с половиной года, когда он повел меня в гнесинскую десятилетку. Но меня туда не взяли… Сказали: «Этот мальчик не годится, чтобы его учить». Что-то их не устроило в моих руках и поэтому не приняли. Отец был совершенно убит, полностью раздавлен этим известием, причем не день, не два — вероятно, целую неделю он пребывал в полном опустошении. Как же так! Ведь то была его мечта, и так вот сказали… Однако через некоторое время он стал искать другие пути, чтобы все-таки осуществить свою мечту — занялся поиском людей, которые взяли был такого бестолкового ребенка и попытались чему-либо его научить.

Совершенно случайно в нашем подъезде (жили мы на набережной Тараса Шевченко в доме № 3 на шестом этаже), на втором этаже обнаружилась старушка, к которой, как нам сказала соседка, ходят какие-то детишки, и она учит их музыке, причем, их ходит много! Мы нашли еще одну соседку, которая как будто знала эту учительницу, и она отвела нас к ней. Этой учительницей оказалась, ни больше, ни меньше, как сама Анна Даниловна Артоболевская, которая меня послушала. Но, что значит послушала — я не знал ни одной ноты — просто что-то спел, ведь песен военных лет я знал много… А еще мы с ней серьезно и, в то же время, как-то по-доброму и весело поговорили.

После этого она сказала моим родителям: «Да этот мальчик абсолютно нормальный и его руки тоже. Мало того, он способный, и его надо обязательно учить». Эти слова я хорошо запомнил — она сказала: «Этого ребенка обязательно надо учить!». Я тогда ничего не понимал — только помню, что отец сиял. Если раньше он был совершенно убит горем, то сейчас от счастья находился на седьмом небе.

Анна Даниловна начала со мной заниматься, и дело пошло. Помню, что в первый же день, когда я пришел только знакомиться, ушел от нее, как она сказала, музыкантом. Это совершенно потрясло моего отца. Я мог третьими пальцами обеих рук сыграть «Собачий вальс»! Как она это сделала, никто не понимал. Всё, я музыкант!

Такой скачок, по-видимому, был основой ее метода. Теперь, по прошествии многих лет, могу сказать с полной ответственностью, что Анна Даниловна Артоболевская — совершенно гениальный педагог! Особенно в том, что касается занятий с самыми маленькими детьми. Так, как она занималась с пятилетними, четырехлетними детьми, а в последние годы, знаю,к ней приводили чуть ли не трехлеток — так, как Артоболевская занималась с этими малышами (никого не хочу обидеть), так больше, по-моему, не занимался никто. Это не были занятия в обычном смысле — это было общение, в результате которого ребенок просто влюблялся в музыку. Анна Даниловна его словно роднила с ней. Это было какое-то волшебство. Не знаю, как его можно выразить словами. Артоболевская называла этот процесс «Погружением в музыку».

Занятия проходили очень своеобразно — их нельзя назвать «обучением». «Урока», как такового, не было. Помню, когда я был еще маленьким, да и позже, когда Анна Даниловна переехала на другую квартиру в район Курского вокзала, на занятиях у нее дома всегда было много народу — и детей, и родителей.

А.Д. Артоболевская жила в двухкомнатной квартире вместе с сестрой, Ольгой Даниловной. Сестра, милейший человек, была намного старше Анны Даниловны. Ей принадлежала маленькая комната, где было много игрушек. Вспоминаю, что там были разноцветные деревянные кубики разного размера, а также кружочки и прямоугольники. Все они были очень красивые, и мы строили из них башни, замки и даже целые города. Кубиков было очень много, возиться с ними было увлекательным занятием. Потом нас оттуда вытаскивали, как морковку из грядки, и вели в другую комнату, где стоял рояль «Бехштейн» и где Анна Даниловна колдовала с детьми. Нас сажали за рояль по одному, а часто и по двое — играть в четыре руки. Мы играли много ансамблей — она очень их любила.

Помимо родителей с детьми, на этих уроках бывали педагоги из разных школ Москвы, других городов Союза, приезжали к ней и из-за рубежа. А.Д. Артоболевская в 60-е годы была чрезвычайно популярна, и постоянно возникал вопрос о сущности ее метода. Уже тогда у нее были знаменитые ученики, которые сделали мировую карьеру. Они часто приходили к ней, например, Алеша — Алексей Аркадьевич Наседкин, профессор, народный артист, у которого я позднее закончил консерваторию и аспирантуру. Он меня научил всему, что я сейчас умею как пианист и музыкант.

Среди воспитанников Анны Даниловны выделялась Любочка Тимофеева, чрезвычайно одаренная пианистка, в которую все дети, независимо от возраста, были влюблены. Она была блистательной пианисткой. Учились также Таня Федькина, Женя Королев, Алеша Любимов, Алеша Головин — все ее ученики были нашими кумирами. Мы часто с ними встречались в доме Анны Даниловны. Эти встречи для всех нас были сказочными.

Мы невероятно гордились тем, что можем с ними находиться в одной комнате, а если появится возможность, то и фотографироваться. Мой отец очень любил фотографировать и, поскольку мы жили неподалеку, часто брал фотоаппарат с собой на занятия. У меня сохранилось огромное количество снимков — и с Наседкиным, и с Королевым, и с Любимовым, и с Тимофеевой — со всеми знаменитыми людьми, которые бывали в доме Анны Даниловны. В том возрасте увидеть себя на фотографии рядом с великим Наседкиным — это ли не сказка?! Мечта недостижимая…

Возвращаясь к занятиям Анны Даниловны, скажу, что в последние годы ее активно «атаковали» по поводу написания книги о своем методе. Педагоги спрашивали: что же представляет собой Ваш метод? Что в нем главное?

Самым главным, говорила Анна Даниловна, было погружение в музыку с первого знакомства, с первой встречи. Ребенка погружали в океан звуков. При этом она много играла сама. Не могу сказать, что она была в хорошей пианистической форме: когда я к ней пришел, она уже была достаточно немолодой, перенесшей несколько инфарктов, но для нас, малышей, она играла замечательно, даже гениально! Она все время что-то показывала. Я, например, помню «Фантазию-экспромт» Шопена. Это сочинение ей очень нравилось, она его часто играла. Помню, я был совершенно без ума от него.

В первый же день покорило то, что меня так быстро научили играть. Всё, я уже музыкант! Это было потрясающе. И в дальнейшем, помню, на каждом уроке обязательно задавалось что-то новое — остались документальные подтверждения этому, ибо мой отец вел дневник, в который записывал свои впечатления после занятий. Сохранились и тетради Анны Даниловны, в которых она записывала поурочные задания. Самым главным для Артоболевской было сделать так, чтобы ученик поверил в свои силы. Мы только пришли, чтобы войти в прекрасный мир звуков — и сразу уходили музыкантами! В это мы верили. Это было здорово! Артоболевская никогда не занималась детальнейшим оттачиванием мелочей — ее за это часто поругивали. Но в то же время, она задавала невероятное количество нового репертуара, и это было настолько интересно и так подстегивало желание заниматься музыкой, что я сейчас, по прошествии многих лет, считаю, что она поступала совершенно правильно.

Хотелось бы отметить еще один важнейший момент — Анна Даниловна очень развивала память. Все, что мы прошли, нужно было всегда повторять, чтобы быть готовыми сыграть в любой момент. Меня она называла «бахистом», считая, что я должен играть много сочинений Баха. Действительно, к третьему классу я сыграл на зачетах все 30 инвенций. Представьте себе такую сцену. Когда я был в девятом или десятом классе, прихожу как-то на урок по специальности играть Четвертый концерт Рахманинова. А в классе сидит (как, впрочем, всегда) множество людей, и Анна Даниловна просит меня сыграть разные инвенции Баха по выбору сидящих там педагогов. И я играл, не повторяя их долгое время — был к этому готов.

Вообще, заниматься у А.Д. Артоболевской было очень интересно — я всегда охотно бежал к ней на урок. Наверное, у нее были и какие-то свои маленькие хитрости, влиявшие на детей. А, может быть, и нет — не знаю.

Анна Даниловна и ее сестра были милейшими, изумительнейшими людьми, безумно любившими детей. Очень часто, заходя в квартиру на втором этаже, я получал от Ольги Даниловны что-нибудь вкусненькое, а уходя с урока, уже от Анны Даниловны получал какую-нибудь безделушку и был этим невероятно счастлив.

А.Д. Артоболевская давала ученикам играть много новых сочинений советских композиторов. Она дружила со всеми авторами, жившими в то время, и они охотно отдавали детям свои пьесы, а также специально писали для детей, для ее учеников — и Д.Б. Кабалевский, и Т.Н. Хренников, и Сильванский, Беркович, НазароваМетнер, Корганов, Сибирский, ее ученик Слонимский и многие, многие другие. Музыку советских композиторов играли в огромных количествах. Постоянно организовывались концерты учеников Артоболевской в Доме композиторов, где я выступал чуть ли не каждый месяц.

Об ученических концертах воспитанников А.Д. Артоболевской надо рассказать особо. Анна Даниловна устраивала для своих детей огромное количество концертов. Но по сегодняшним меркам те концерты, может быть, были концертами в кавычках. Проводились домашние концерты, так как она много занималась дома. Проходили они очень часто. Слушателями были родители учеников и старшие ученики. Нас одевали в концертные костюмы, были поклоны, цветы, подарки, аплодисменты — все всерьез, как на настоящем концерте. Мы к ним готовились, очень волновались. Для ребенка это всегда важно. На моем первом концерте Анна Даниловна подарила мне, как и всем своим ученикам при первом выступлении, знак «Посвящение в Музыку» — лиру, сделанную ею самой на бархатной синей розочке золотистого цвета. Этот знак я храню до сих пор.

Артоболевская организовывала концерты своих учеников в так называемой «подшефной школе». Помню, там, в подвале на Сретенке, существовало что-то вроде Красного уголка при каком-то ЖЭКе. Там было достаточно чисто, стояла мебель, в большой комнате красовался рояль. И, помнится, в маленькой комнатке тоже стоял небольшой рояль. В этой «подшефной школе» мы играли постоянно. Кроме того, выезжали в разные города, в основном, украинские (ведь Анна Даниловна была родом из Украины, закончила Киевскую консерваторию) — в Кривой Рог, Сумы, многократно в Киев, причем всем классом. Первый свой сольный концерт я сыграл в Киевской консерватории, куда меня привезла Анна Даниловна. Много ездили по Подмосковью. Словом, концертов было очень много. Анна Даниловна дружила с Натальей Сац — мы выступали в ее замечательном театре. Артоболевская уделяла массу времени и сил организации этих концертов. Она просто жила этим, жила нашими выступлениями.

На время летних каникул мои родители обычно снимали дачу рядом с Внуковским аэропортом, на станции «Мичуринец». В сентябре Анна Даниловна часто уезжала в санаторий, так что каникулы у нас были несколько продолжительнее — почти четыре месяца. Но она не бросала нас. Тогда не было мобильных телефонов, и Анна Даниловна писала нам письма. Отец привозил их — для меня это было большим событием: я очень гордился тем, что обо мне помнят. Это было очень трогательно.

А.Д. Артоболевская была человеком другого времени, другой эпохи, другого склада. Сейчас таких людей мало. Она была искренне верующим человеком, ее вера была не показной а истинной, глубокой. Анна Даниловна знала несколько языков, хорошо разбиралась в других видах искусства — прежде всего, в живописи, литературе. Показательно: когда мы были маленькими, у нее на занятиях читали «Евгения Онегина» чуть ли не по ролям — в 6–7-летнем возрасте, еще до школы. Это воспринималось с большим интересом. От родителей она требовала, чтобы посещали с детьми Пушкинский музей, Третьяковскую галерею, ходили на детские спектакли в разные театры. Артоболевская пристально следила за тем, что мы читаем, что смотрим. Думаю, это очень важно.

Вместе с тем, при всей своей педагогической гениальности, она была очень несобранным человеком. Любила долго говорить по телефону. Возможно, именно мне так везло, но меня, например, приводили часов в 12 или в час дня, а уйти от нее я мог лишь часов в пять. Поскольку мы жили близко, большой проблемы здесь не было.

Обижаться или осуждать ее было невозможно, потому что все это компенсировалось той любовью, которая шла от нее ко мне, личным обаянием — я просто обожал этого человека, со всеми его плюсами и минусами, которые могут быть присущи каждому. Артоболевская никогда не ездила в школу на общественном транспорте — только на такси. Как-то мы с отцом буквально насильно затащили ее в метро: «Анна Даниловна, поехали, хоть посмотрите, что такое метро». Это было любопытно. Она, конечно, говорила: «Да, да, да, я там часто бываю» … В общем, бывала она там далеко не часто.

А вот ее поездки на такси можно считать особой эпопеей. Порой я с трепетом ждал телефонного звонка Анны Даниловны: «Валера, беги вниз, держи машину!». Эту фразу «Держи машину!» я запомнил на всю жизнь. Происходило следующее: Артоболевская вызывала такси, машина подъезжала к ее подъезду, а в этот момент иногда она только просыпалась… И пока она выпьет кофе, поговорит по телефону, проходило и полчаса, и час, а то и больше… Конечно, водители таксопарка, который был неподалеку, под мостом (у гостиницы «Украина»), знали Анну Даниловну и просто шарахались от вызовов по этому адресу. И «Валера, держи машину» означало, что меня отправляли вниз и велели сидеть в этом такси, не давая возможности водителю уехать до тех пор, пока не придет Анна Даниловна. Это всегда выглядело очень комично, хотя временами гнев «большого дяди» (таксиста) доходил до высшей точки кипения…

Артоболевская жила только музыкой, своими учениками. Все остальное ее не затрагивало. Она не знала, сколько стоят продукты. Помню, она любила буженину — всегда у нее был свежий черный хлеб, буженина, чашечка кофе, кажется, с молоком. Однажды она попросила мою маму сходить в магазин и что-то принести из продуктов. Конечно, у Анны Даниловны была домработница, но временами рядом с ней никого не было, чтобы сходить за покупками. В тот раз Анна Даниловна дала маме определенную сумму денег, во много раз превышавшую ту, которая была необходима, потому что Артоболевская просила купить продуктов на какие-то копейки. Ее жизнь ограничивалась работой, учениками, самой Музыкой!

В общей сложности, в классе А.Д. Артоболевской я проучился почти 14 лет — с 1965 по 1979 годы. Воспоминания об Анне Даниловне у меня очень добрые. Она была великим учителем — так, как она обожала детей, редко можно наблюдать в наше время.